ИСТОРИКО–БИОГРАФИЧЕСКИЙ  ИНТЕРНЕТ–ПРОЕКТ  ДЛЯ  ГИТАРИСТОВ–ЛЮБИТЕЛЕЙ  И  ПРОФЕССИОНАЛОВ

• ЭЛЕКТРОННЫЙ ЖУРНАЛ

• СТАТЬИ

• ДОКУМЕНТЫ

• МАТЕРИАЛЫ

Столица и усадьба, 1917, № 73

Влад. Княжнин. Аполлон Григорьев и цыганы. // Столица и усадьба, 1917, № 73, с. 21-23.
 

Об авторе:

Княжнин Владимир Николаевич (псевд.; наст. фам. – Ивойлов; 1883-1942) – русский поэт, кри­тик, лите­ратуровед, библиограф. Автор многих литературовед­ческих статей. Издавал сочинения Апол­лона Григо­рьева, серьезно зани­мался изуче­нием его творчества. Многие годы близко общался с А. А. Блоком, о котором написал книгу воспомина­ний (Княжнин В. Александр Алек­сандрович Блок. – [Пг.; указ.: Пб.]: "Колос", 1922). Статья В. Н. Кня­жнина "Аполлон Григорьев и цыганы" была опуб­ликована в жур­нале "Столица и усадьба" в 1917 году (№ 73, с. 21-23); в 1989-ом перепечатана журналом "Наше на­следие" (№ 4, с. 117-119) в руб­рике "По страни­цам старых журна­лов".

 

 

 

 

 

 

 

 
 
 

 

  СТАТЬИ, ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ

     

Аполлон Григорьев и цыганы

  В Москве, если "вам хочется звуков, вам хочется выражения для этой неопределенной, непонятной, тоскливой хандры — и благо вам, если у вас есть две, три, четыре сотни рублей, которые вы можете кинуть задаром, — о! тогда, уверяю вас честью порядочного зеваки — вы кинетесь к цыганам, броситесь в ураган этих диких, странных, томи­тельно-странных песен, и пусть тяготело на вас самое полное разочарование, я готов прозаклады­вать мою голову, если вас не будет подергивать (свойство русской натуры), когда Маша станет томить вашу душу странною песнею, или когда бешеный, неистовый хор подхватит последние звуки чистого, звонкого, серебряного Стешина: "Ах! ты слышишь ли, разумеешь ли?.." Не эван, не эвоэ, — но другое, скажете вы, распустивши русскую душу во всю распашку..."
  Так писал в 1847 году в "Московском городском листке" ("Москва и Петербург. Заметки зеваки. 1. Вечера и ночи кочующего варяга в Москве и Петер­бурге") Аполлон Григорьев, проводя парал­лель меж­ду фантастически мрачным, угрюмым Петербургом 1840-х годов и Москвою.
  Колоритная Москва, как всегда и во всем оригинально-стихийная, была колыбелью цыганст­ва. Хоровое цыганское пение стало у нас входить в моду, по преданию, во времена Екатерины Второй. Это были цыганы, вывезенные графом Алексеем Григорьевичем Орловым из Молдавии и поселенные в подмосковном селе Пушкине. Из Москвы цы­ганское пение разлилось по всей России, и с 20-х годов по 60-е годы прошедшего столетия безумст­вовала эта песня, покоряя сердца.
  Цыганы были как бы составною частью тогдаш­ней русской культуры, являясь виртуозными испол­ните­лями русских народных песен в своеобразном преломлении цыганщины. В Москве цыганы в старые времена составляли необходимую принад­лежность всякого гулянья: в Сокольниках, в Марь­иной Роще, под Новинским, — они пели и плясали публично на эстрадах, как для благородных особ, так и для "подлых людей". Цыганским пением увлекались не одни только подпившие гуляки: знаменитая певица Каталани восхищалась пением цыганки Стеши, прозванной Свиньиным, в честь ее, русскою Катала­ни; Лист и другие музыкальные светила посещали московские таборы и восхища­лись цыганским пением.
  Вот как один из современников описывает места цыганских становищ в Москве и пение цыган:
  "Если вы, катаясь по Москве, заедете в Грузины и Садовую, то в маленьких, неопрятных домах уви­дите расположенные таборы цыган. Они среди шумного, образованного города ведут ту же дикую буйную жизнь степей; обмены лошадьми, гаданья, музыка и песни, вот их занятия. Любопытно видеть, когда ночью молодежь, преимущественно из куп-

 

цов, подъехавши к маленькому домику, начинает стучать в калитку. В то же мгновение огоньки метеорами начинают блестеть в окнах, и смуглая, курчавая голова цыгана выглядывает из калитки. На слова кучеров: встречайте, господа приехали! цыган с хитрою, довольною улыбкой отворяет ворота и, величая всех поименно, произносит иногда имена наудачу, желая тем показать свое внимание к посетителям. Вы вошли в комнаты и уже слышите аккорды гитары, видите, с какою живостию цыганки набрасывают на себя капоты, блузы и пестрые платки; там под печкою цыган ищет свои сапоги; в одном углу разбуженный цыганенок, вскочив, спешит поднять своих собратов, а в другом старая цыганка, прикрыв люльку, собирает изломан­ные стулья для хора, и в пять минут весь табор поет, стройный, веселый, живой, как будто никогда не предавался обычному отдохновению тихой ночи. Разгульные песни цыган можно назвать смешением стихий; это дождь, ветер, пыл, и огонь — все вместе. Прибавьте к тому: сверкающие глаза смуг­лых цыганок, их полуприкрытые, часто роскошные формы, энерги­ческое движение всех членов удалого цыгана, который поет, пляшет, управляет хором, улыбается посетителям, прихлебывает вино, бренчит на гитаре и, беснуясь, кричит во все горло; сага баба, ай люди! Ничто не располагает так к оргии, как их буйные напевы; если горе лежит у вас камнем на сердце, но это сердце еще не совсем охладело к впечатлениям жизни, то свободная песнь цыган рассеет хоть на минуту тоску вашу" (П. Вистенгоф. Очерки московской жизни. М. 1842).
  Это был русский романтизм. И натуры, такие ли, как Елецкий ("Цыганка" Боратынского), или такие, как "очарованный странник" (Лескова), одинаково охватывал "темный морок цыганских песен", этот бред, услада и растрата необузданных, кипучих сил, созданных хищными набегами вольных прост­ранств России на человеческую душу и борьбою с ними.
  В наши дни г. де Лазари поет под гитару "Цыган­скую венгерку":

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли...
С детства памятный напев,
Старый друг мой, ты ли?

Как тебя мне не узнать?
На тебе лежит печать
Буйного похмелья,
Горького веселья.

Это ты, загул лихой,
Ты - слиянье грусти злой
С сладострастьем баядерки -
Ты, мотив венгерки!

     
1 2 3
Рейтинг@Mail.ru