средства, так как наследства дедушка почти никакого не оставил. Бабушка, энергичная и решительная, рассудила, что
надо браться за знакомое, испробованное дело: она организовала, или, говоря профессиональным языком того времени, «взяла на себя» цыганский хор.
Кроме приглашенных певиц и музыкантов, в хоре участвовала сама бабушка, пели и плясали две ее дочери — моя мама и
тетя Маша. Но мамина исполнительская карьера быстро закончилась. В одну из гастрольных поездок в Тамбов она познакомилась с моим будущим отцом
— Александром Николаевичем Сорокиным, наездником и тренером на Тамбовском ипподроме. Свадьбу отложили на год, чтобы
собрать приданое, а главное — нужно было решить дальнейшую судьбу бабушкиной семьи. В это время стало ясно, что в данных условиях
хор себя не оправдывает, так как руководить им слишком сложно и хлопотливо, содержать два хозяйства трудно, а жить на колесах с такой
семьей невозможно. Бабушка решила переселиться в Петербург и там налаживать новую жизнь. Туда же переехал и мой отец.
Помню, родители говорили, что за квартиру бабушки на Черной Речке, где она поселилась после переезда в Петербург, платил Шеншин. По-видимому, какую-то связь
с дочерью он все же поддерживал и оказывал ей небольшую помощь.
В Петербурге мама не стала работать — она готовилась к свадьбе, но старшие ее сестры сразу же поступили в хор. По мере того как подрастали младшие дети, они тоже
начинали зарабатывать на жизнь. В нашем роду работа была для всех одна: чуть выйдя из детского возраста, девочки начинали плясать и петь в хоре, мальчики становились
гитаристами. Другой жизни и другой работы никто себе и не представлял. Лишь очень немногие, совершенно лишенные музыкальных способностей, брались за какие-нибудь ремесла.
Надо сказать, что не только бедность вынуждала детей так рано браться за работу. В семьях богатых цыган-песенников, а таких было немало, происходило
то же. И понятно: что стали бы делать эти мальчики и девочки, если бы не работали? Ведь они не учились. В тогдашней России школьное образование многие считали непосильной, часто
даже ненужной роскошью, а у цыган вообще не принято было обучать детей ни в школах, ни дома. Когда в хоре начинали разучивать какую-нибудь песню, писать текст и ноты не имело
смысла: певицы не умели читать, а гитаристы не знали нот. Слова и мелодию женщины перенимали на слух, гитаристов тоже на слух обучал дирижер хора, сам не
всегда знакомый с нотной грамотой.
Менялись порядки, нравы и обычаи в стране, менялись они и в цыганских общинах, но основные жизненные устои сохранялись в этой патриархальной среде прочно.
В отличие от таборных, бродячих цыган, песен- |
|
ники на протяжении последних ста лет, а может быть и еще дольше, вели оседлый образ жизни. Жили они замкнутыми колониями, селились поблизости друг от
друга. В Петербурге цыгане облюбовали Новую Деревню и Черную Речку. В этих районах они снимали, а кто побогаче — строили дома, тут проходила жизнь поколений, тут сохранился
своеобразный, но строгий порядок, которому подчинялась воля и судьба каждого члена хора. В таком замкнутом круге, где жизнь каждой семьи, каждого человека была на виду, не могло быть
неуважения к старшим, распущенности, своеволия. Большое воздействие оказывало влияние общественного мнения, не говоря уже о реальной силе — власти хозяина хора. Репутация хора и
каждого из его участников должна была быть безукоризненной, иначе цыган не стали бы приглашать на выступления в аристократические богатые дома, на полковые праздники, ни один из которых не обходился
без цыганского хора, в роскошные рестораны и т. д.
Словом, как это ни покажется странным, никакой «богемы» здесь не было, были трудящиеся и живущие своим заработком люди.
В Петербурге цыган было много. Среди них имелись представители разных профессий, люди разных нравов, различного образа жизни.
Но песенники с остальной цыганской колонией почти не смешивались. Они жили своей замкнутой организацией. Я говорю здесь только о них.
Хозяином и главным лицом в хоре был дирижер. Эту должность мог занимать человек, обладавший хорошими организаторскими и деловыми качествами и облеченный
доверием товарищей по работе. Его слово имело большой вес не только в трудовых, но и в бытовых вопросах. Для того чтобы стать дирижером, нужны были,
кроме музыкальных способностей, познаний и профессионального мастерства, еще и многие другие данные: представительная внешность, умение держать
себя, способность увлечь и повести за собою хор, умение выгодно «подать» певицу или плясунью. Во время исполнения дирижер «горячил» певиц и гитаристов
гортанными выкриками, умело перебрасывал гитару через руку, как бы демонстрируя свою удаль, все ускоряя темп мелодии, доводя его иногда до предела
возможного, пока не обрывал музыку резким криком «авэлла!» — конец. Красиво сделать это умел не всякий.
Руководили хором по многу лет одни и те же лица, и только состарившись, дирижер передавал руководство хором кому-нибудь
другому. Тогда общее собрание старших членов хора утверждало нового, подчас не самого старшего и даже не всегда самого лучшего гитариста, но всегда хорошего организатора и надежного человека.
Женщины пользовались в этих случаях равным с мужчинами правом голоса.
Действия дирижера были совершенно бесконтрольны; плату за концерты от посетителей |