СТАТЬИ, ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ

и т. д. Многим ли известно, что эта песня-романс-стихотворение, называйте как угодно, не сочинена цыганами, а принадлежит Аполлону Григорьеву? Пыляев, в "Старом Петербурге", утверждает, что "Цыганскую венгерку" Григорьев написал за беседою у известного цыганского певца Ивана Васильева, положившего стихотворение на музыку, причем уверяет, что оно напечатано не было. Между тем, оно еще в 1857 году появилось в "Сыне Отечества", в цикле XVIII стихотворений Григорь­ева под заголовком "Борьба". Многие из наших ба-

  — Спойте, Аполлон Александрович, что-нибудь.
  — Спой, в самом деле. — И он не заставлял себя упрашивать.
  Певал он по целым вечерам, время от времени освежаясь новым стаканом чаю, а затем нередко около полуночи уносил домой пешком свою гитару. Репертуар его был разнообразен, но любимою его песней была венгерка, перемежавшаяся припевом:

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя душечка.

статьи  "Русские народные песни с их поэтической и музыкальной стороны" (переиздана в выпуске 14-м "Собрания сочинений Аполлона Григорьева", под редакцией В. Ф. Саводника. М., 1915). Корень этой связи глубже, трагичнее. Корень ее — любовь, весьма странно, весьма причудливо и капризно преломившаяся сквозь призму романтического увлечения цыганством.
  История этой любви до самых последних дней оставалась тайной. Одни из друзей покойного критика не знали о ней, по-видимому, ничего, другие — преднамеренно, как Страхов, молчали, связанные невозможностью сказать что-либо о виновнице этого дела, тогда еще существовавшей на свете.
  Однако, прежде чем рассказывать эту историю, необходимо остановиться на очерке Фета, его рассказе "Кактус", в котором выведены Григорьев и молодая цыганка, увлекшая степенного Афанасия Афанасьевича своим пением. Этот очерк введет нас in medias res {В суть проблемы (лат.)}.
  В 1856 году Фет проживал в отпуску в Москве, на Басманной. Здесь, после 12 лет разлуки, он снова встретился со старым товарищем и однокашником по Московскому университету, Григорьевым. Дело происходило летом. "Григорьев, — рассказывает Фет, — несмотря на палящий зной, чуть не ежедневно являлся ко мне на Басманную из своего отцовского дома на Полянке. Это огромное расстояние он неизменно проходил пешком, и вдобавок с гитарой в руках. Смолоду он учился музыке у Фильда и хорошо играл на фортепиано, но, став страстным цыганистом, променял рояль на гитару, под которую слабым и дрожащим голосом пел цыганские песни. К вечернему чаю ко мне нередко собирались два-три приятеля-энтузиаста, и у нас завязывалась оживленная беседа. Входил Аполлон с гитарой и садился за нескончаемый самовар. Несмотря на бедный голосок, он доставлял искренностию и мастерством своего пения действительное наслаждение. Он, собственно, не пел, а как бы пунктиром обозначал музыкальный контур пьесы.

чуть заметная слезинка сверкнула на ее темной реснице. Сколько неги, сколько грусти и красоты было в ее пении! Но вот она взяла несколько аккордов и запела песню, которую я только в первой молодости слыхивал у московских цыган, так как современные петь ее не решались. Песня эта, не выносящая посредственной певицы, известная:

"Слышишь ли, разумеешь ли?"

  Стеша не только запела ее мастерски, но и расположила куплеты так, что только с тех пор самая песня стала для меня понятна как высокий образчик народной поэзии. Она спела так:

Ах ты злодей, ты злодей,
Добрый молодец.
Во моем ли саду
Соловей поет,
Громко свищет.
Слышишь ли,
Мой сердечный друг?
Разумеешь ли,
Жизнь-душа моя?

  Песня полна всевозможных переливов, управ­ляемых минутным вдохновением. Я жадно смотрел на ее лицо, отражавшее всю охватившую ее страсть. При последних стихах слезы градом побежали по ее щеке. Я не выдержал, вскочил со стула, закричал: браво! браво! и в ту же минуту опомнился. Но уже было поздно. Стеша, как испуганная птичка, упорхнула".
  О том, какие чувства испытывал в это время Григорьев, Фет не говорит ни слова. Между тем в год описываемых событий драма, начало которой было положено еще пять лет назад, приближалась к концу: та, которую любил Григорьев, вышла замуж. В следующем, 1857 году, он уехал за границу в качестве воспитателя князя Ивана Юрьевича Трубецкого (умер летом 1915 года в Париже). В Италии Григорьев написал поэму: "Venezia la bella, дневник странствующего романтика".  В  ней  он  туманно  и  осторожно  для